Мы эмигрировали в Миннесоту в августе 1992-ого года из Москвы. Причина тогда у многих была одна, в конце 80-ых и начале 90-ых началась жуткая волна антисемитизма, и открытие Горбачёвым границ для эмиграции евреев позволило многим уехать. Наша семья испытала это на себе, нам угрожали, предупреждали о готовящихся погромах, меня не пускали в школу из-за напряжённой национальной ситуации, ко мне во дворе подходили соседи и говорили, что я хороший, но лучше всё-таки уехать на историческую родину. Тогда казалось, что окно, открытое Горбачёвым будет недолгим, и границы закроются опять на замок, как раз тогда одним августовским утром 91-ого в Москве произошёл путч, продлившийся всего неделю, но опасения он вселил в сердца многих. Поэтому не хотелось дожидаться, когда границы опять закроются. Плюс, наши документы уже были на рассмотрении, и любое изменение политики могло привести к репрессивным мерам. Помню, что отец не очень хотел уезжать, у него была интересная работа начальника отдела в Академии Наук, вдобавок ему было 52 года, и не было никакой уверенности, что он сможет трудоустроиться, а ведь на его плечах тогда была вся семья. Тогда на родителей повлияло моё письмо, адресованное им, где я убеждал их, что у нас, молодого поколения, в стране нет никакого будущего. И тогда мама написала папиной сестре Янине в Миннесоте, и она откликнулась, и помогла нам тогда со всем процессом и приняла с распростёртыми руками.
Удивительно, но нет фотографий нашего перелёта, хотя и помню папа вёз на груди камеру Зенит, гордо объясняя изумлённым американцам, что эти камеры очень даже ничего, и никакие Cannon или Nikon не могут сделать таких замечательных снимков. Воспоминания переезда до сих пор будоражат сознание, ведь надо было решить, что брать с собой, и ни с чем не хотелось расставаться, особенно с книгами, картинами и фотографиями. На все картины и многие книги и даже марки приходилось получать разрешения у государства на вывоз. Каждая работа оценивалась, и выдавалось разрешение, а дореволюционные вещи, включая книги вывозить вообще было нельзя. Помню, как мы перед отъездом купили несколько томов Большой Еврейской Энциклопедии (БЕЭ), это было первое такое издание на русском языке, и был ажиотаж, люди записывались в очередь за ней ведь до этого времени невозможно было представить, что такая книга может быть в открытой продаже. Родители приобретя все тома кроме одного, за которым наша очередь так и не подошла к моменту отъезда, аккуратно выложили ими дно баулов с вещами. Все энциклопедии требовали разрешение на вывоз, все документы были получены заранее и представлены при проходе через таможню в аэропорту Шереметьево. Я до сих пор с содроганием вспоминаю, как таможенник попросил представить все предметы, на которые мы получали разрешение, пришлось доставать все тома БЕЭ, а с ними и все вещи, была просмотрена каждая книжка, каждая редкая марка в альбоме, который мы с папой собирали вместе всё моё детство,. С таким трудом границу я больше никогда не проходил в своей жизни.
Из первых фото в Миннесоте - со свадьбы Миши и Дженифер Зелкинд, это было в первую неделю нашего приезда в августе 92-ого. Эта свадьба тогда поразила, после полупустых московских ресторанов и прилавков магазинов, всё просто изумляло. Это была первая американская свадьба, а так же и первая еврейская с хупой, всё было очень необычно. На этой фото тётя Яна слева, она всегда меня удивляла своей белоснежной улыбкой. и до конца своих дней меня она обожала, на всех семейных торжествах я был её ковалером на танцах. Танец был её страстью, как и молодые высокие мужчины, и до последнего дня я помню её на высоких каблуках и в платье, которое она носила ещё на свадьбе моих родителей. Мама с папой, брат Мишка, и справа бабушка Хана, которая ради того, чтобы быть с нами, бросила пост заведующей отделения в детской Русаковской больнице в Москве и больше никогда не смогла полноценно работать в качестве врача.
Ну а теперь о военных воспоминаниях семьи:
Отец моего папы и тёти Яны, Гернер Эммануил, работал в министерствах союзного значения в пищевой промышленности, а в годы войны в министерстве Заготовок в должности начальника Центральной Бухгалтерии. Отец его практически не помнит, из-за своей важной работы он всегда уходил очень рано, и возращался уже поздно ночью. На стене в одной из комнат висела карта с красными флажками, показывающих линию фронта, флажки меняли свои позиции ежедневно. Линия фронта в 41-ом настолько близко продвинулась к Москве, что бабушка и папа оказались в полугодичной эвакуации в Саратове. А в 1944 году Эммануил был командирован в Кишинёв. Он погиб в катастофе самолёта, возвращаясь из этой командировки. Нет информации, был самолёт ли сбит, или были механические неполадки. У него был билет на поезд, но поскольку день рождения отца и бабушки был в один день, он спешил не опоздать и поменялся со своим сотрудником билетом, чтобы успеть ко дню рождения. Долго не было известно о катастофе и только через неделю это стало известно . Похоронен в братской могиле в селе Орловка, Винницкой области. На фото за столом семья Гернеров сразу после войны в 1945-ом, и портет Эммануила на стене.
Отец моей мамы, Маркс Александров, рождённый в семье революционера был назван в честь одного из главных теоретиков коммунизма, Карла Маркса, в послереволюционной России было популярно давать детям революционные имена. Фамилия Александров была псевдонимом, прадед поменял настоящую еврейскую Царевкан на более созвучной русской по возвращению в Россию из Франции, от куда он уехал по окачанию Сарбоны в поисках социалистической сказки, обещанной советским правительством многим, уехавшим во время революции. Маркс прошел всю войну с самого начала в 1941-ом до самого её конца. Воевал в радио-связных войсках начальником радиостанции на карельском фронте с 1942-1944. В 1944-ом был контужен, получил обморожение ног, прокладывая кабель для связи из-за северного климата Карелии. После контузии и выздоровления он перевёлся в военное училище, и после окончания продолжал службу до 1952-ого года. На фото он по возвращинию с фронта в 44-ом после ранения с сестрой и родителями. Так же интересна сохранившаяся красноармейская книжка с вехами его службы во время войны, и с указанием на принадлежность к еврейской национальности, ведь именно при Сталине начали указывать графу национальность в документах.
И последнее фото моей бабушки Ханы, или как её многие часто нежно называли Ханусей, она в самом цетре фото со своей мягкой и очаровательной улыбкой, а на первом фото из эмиграции она справа от меня. Она закончила школу в июне 1941-ого, по её воспоминаниям, всех мальчиков её класса забрали в самом начале войны, отправили воевать в битве за Бресткую крепость и только один выжил из всего потока. Она часто мне рассказывала об их потерянном поколении. Сама она оказалась в эвакуации в Узбекистане в 1942-ом, там поступила в единственный институт, который там был в то время, медицинский институт имени Кирова, тоже тогда эвакуираванный в город Самарканд. На фото она в июне 1943-его года. По её рассказам, из-за того что она была еврейкой, окончив институт уже в Москве в 1947-ом с красным дипломом, её распределили в Читу, а не оставили в Москве. Проработала она в эпидимиологическом отделении читинской городской больницы недолго, с июля по апрель месяц, когда она обнаружила, что беременна моей мамой, Региной. На последних месяцах беременности она тряслась в товарных вагонах, неслась в Москву, так как не было нормальных вагонов в после-военное время. Но всё закончилось благополучно, и Регина родилась, и продолжение последовало!
Comentários